Статья о. Андрея Кураева "Что достойно подражания в жизни императора Николая?" кажется нам весьма серьезным и нужным размышлением в столь ответственный момент жизни Русской Православной Церкви, когда горячо, мы бы сказали, страстно обсуждается вопрос о канонизации императора Николая II и царской семьи. Достойно уважения мужество о. Андрея Кураева, который открыто высказывает свое мнение, несмотря на реакцию экзальтированных и бездумных сторонников прославления этих страдальцев. К сожалению, часто происходит так, что интеллигентные образованные люди, приходя в Церковь и искренне принимая учение Святых Отцов, считают отныне трезвый взгляд на вещи в принципе чуждым духу Православия и добровольно отказываются от способности и необходимости здраво рассуждать. Они образуют из себя некую противоположность таким же как они верующим интеллигентам, считающим себя вправе реформировать Предание Церковное или, по крайней мере, свободно, критически высказываться по любому поводу. Мы же предлагаем не уклоняться ни вправо, ни влево, но путем царским шествовать. Святые Отцы считают самой высшей добродетелью мудрость, духовное рассуждение и без него никакой подвиг христианский не может принести пользы. Да и русская пословица говорит: Богу молись, а добра разума держись. Размышления о. Андрея мы считаем весьма уместными в том отношении, чтобы нам дать себе ясный отчет: за что мы должны почитать царственных мучеников? Нам кажутся совершенно неоспоримыми доводы о том, что государь заранее не знал о своей мученической кончине. Все его поведение говорит о том, что он надеялся на возможность вести скромную частную жизнь в кругу своей любимой семьи. Николай II к смерти не готовился, нам представляется это очевидным. Но мы почитаем в лике святых и тех христиан, чьи страдания и гибель были внезапными. Одним из самым ярких примеров является житие благоверного царевича Димитрия Угличского. Он, как всем известно, восьми лет был убит подосланными Борисом Годуновым убийцами. Сам его возраст и обстоятельства преступления со всею очевидностью говорят о невозможности его приготовления к мученической кончине лично им самим или кем-либо из взрослых родственников. Но особенно ярким доказательством этого выглядит следующий момент из его жития: "Ложь, прикрывающая убийц, стала явной, когда в 1606 году открыли гроб царевича, и тогда нашли, что "в левой руке царевич держал полотенце, шитое золотом, а в другой – орехи", в таком виде его и постигла смерть"(1). Тем не менее, мы не сомневаемся в его святости из-за того, что царственный отрок перед своим убийством щелкал орехи. А если бы и поддались неверию, то действительность обличит нас – "Святитель Димитрий Ростовский составил Житие и описание чудесных исцелений по молитвам святого царевича Димитрия, из которого видно, что особенно часто исцелялись больные глазами"(2). Мы провозглашаем этого святого благоверным, но в тропаре он назван Богомудрым мучеником, а в кондаке страстотерпцем, что между прочим, говорит о синонимичности этих наименований. Диакон Андрей Кураев показывает, что отречение императора не было сознательной жертвой во имя России, но имело вынужденный характер. В этом, как приходится думать, он усматривает препятствия к канонизации. Обратимся к жизнеописанию князя страстотерпца Игоря Черниговского. "Грозные события разворачивались стремительно. 1 августа 1146 года умер князь Всеволод, и киевляне целовали крест Игорю как новому князю, а Игорь целовал крест Киеву - справедливо править народом и защищать его. Но, преступив крестное целование, киевские бояре сра-зу же призвали Мстиславичей с войском. Под Киевом произошла битва между войсками князя Игоря и Изяслава Мстиславича, князя Переяславского. Еще раз нарушив крестное целование, киевские вой-ска в разгар сражения перешли на сторону Изяслава. Четыре дня Игорь Ольгович скрывался в болотах около Киева. Там его взяли в плен, привезли в Киев и посадили в поруб. Это было 13 августа, все его княжение продолжалось две недели. В "порубе" (это был холодный бревенчатый сруб, без окон и дверей чтобы освободить из него человека, надо было "вырубить" его отту-да) многострадальный князь тяжко заболел. Думали, что он умрет. В этих условиях противники князя решили "вырубить " его из заточе-ния. Теперь, под тяжестью бед и скорбей, в душе его совершилась решительная перемена. Он горько каялся в грехах прошлых, скорби души кающейся в соединении с скорбями за-ключения темничного истощили силы его, и он поспешил просить се-бе милости - отречения от мира. Его вынесли из темницы до того больного, что восемь дней не мог ни пить, ни есть. И 5 января 1147 года епископ Переяславский Евфимий постриг его в иночество с име-нем Гавриил. Вскоре он выздоровел и был переведен в Киевский Феодоровский монастырь, где принял схиму с именем Игнатий и всецело предался иноческим подвигам, проводя время в слезах и молитве"(3). Мы видим, что отречение Игоря Черниговского от претензий на великокняжеский престол также было вынужденным. "Он поспешил" – сказано в житии – "просить себе милости – отречения от мира". Но мы прославляем князя Игоря как страстотерпца и в факте его невольного отказа от власти, притом с предварительной попыткой отстоять свои права в муждуусобной, или как бы мы сейчас сказали, гражданской войне, не видим причины для того, чтобы не почитать его святым. Но отец Андрей дополнительно упрекает императора в том, что при отречении в пользу своего брата Михаила, он "отрекся не просто от своей личной власти, но и вообще от самого принципа Монархии". Имеется ввиду, что государь согласился на установление в России конституционной монархии (а это не то же самое что вовсе отказаться от нее). Вновь обратимся к русской агиографии. Житие благоверного князя Всеволода Псковского. "В 1132 году умер отец его, великий князь Мстислав, и для Всеволода начался ряд тяжелых испытаний, которые почти не прекращались до самой его кончины. При-чинами этого были общие в нашей земле тогдашние неустройства и усобицы кня-зей. Вступив на великокняжеский престол после своего брата Мстислава, князь Ярополк немедленно, в том же 1132 году, вызвал князя Всеволода из Новгорода в Переяславль, считавшийся старшим после Киева. Новгородцы отпустили князя с неудовольствием. Между тем младшие сыновья Мономаха, Георгий и Андрей, не захотели, чтобы в преемники великому князю Ярополку предназначался племян-ник их Всеволод и решили изгнать его из Переяславля. Утром Всеволод въехал в Переяславль, а к обеду оставил его, избегая междоусобия, и отправился опять в Новгород. Но здесь встретили его недоброжелательно. На вече в Новгород пришли Псковичи и Ладожане. Вече сильно волновалось и не приняло князя Всеволода. Всеволод оставил Новгород. Однако граждане скоро одумались, вернули князя Всеволода, но, по-видимому, ограничили его в правах и власти"(3). Итак, мы видим, как князь Всеволод оставляет Новгород ради большей чести, (это почти тоже, что отречься от престола), но когда ему не удается принять власть над Переяславлем, вновь возвращается в Новгород. Его сначала не принимают, потом опять призывают и, наконец, оставляют с ограничением в правах и власти. Эти ограничения, своего рода конституция, переходит и к потомкам Всеволода, например к святому Александру Невскому. И опять – мешает ли такое обстоятельство видеть во Всеволоде святого? Отец Андрей считает несправедливым сравнение отречения Николая с непротивлением Бориса и Глеба. Потому что, по словам диакона Андрея Кураева, "Князья своим отказом избавили Русь от междуусобной войны; Царь – напротив, открыл для нее дорогу. Так что если судить по последствиям – то отречение Николая не похоже на поступок древних князей". Но разве после гибели страстотерпцев Бориса и Глеба Новгородский князь Ярослав не пошел войной на Святополка Окаянного, так что муждуусобица (гражданская война и интервенция поляков и печенегов) в общей сложности длилась три года с 1016 по 1019, вплоть до полного разгрома войска и смерти Святополка? Также как и Николая II князя Бориса можно упрекнуть в том, что он "открыл дорогу" для гражданской войны. Мысль же о том, что Борис и Глеб были скорее княжичи, чем князья – только внешне и формально справедлива. Борис был сыном равноапостольного Владимира от законного христианского брака и потому естественно являлся наследником великокняжеского престола, несмотря на то, что Святополк был его старшим братом по отцу. А иначе зачем было бы последнему скрывать факт смерти князя Владимира и стремиться уничтожить именно Бориса и Глеба? Потому что они более всех прочих сыновей Владимира, бывших незаконными побочными детьми, имели право наследовать своему отцу в стольном Киеве. И их, подобно императору, можно было бы упрекнуть в том, что они пренебрегли ответственностью за благо народа. Ведь то, что сделал позже Ярослав, мог с меньшим кровопролитием совершить Борис. Почему же Борис и Глеб святые, а царь Николай – нет? До сих пор, как вы заметили, мы приводили свидетельства исключительно из агиографии о русских святых и притом из царского или княжеских родов. И делали это нарочито, желая показать, что причисление последнего Российского императора и царственной семьи к лику святых мучеников соответствует традиции Русской Церкви. Если же мы не хотим видеть в невинном страдании православных монархов достаточную причину для канонизации, то тогда логичным будет усомниться в святости Димитрия Угличского, Бориса и Глеба, Игоря Черниговского, Андрея Боголюбского, которые все были убиты исключительно по политическим мотивам. Да и в жизни их до страданий можно найти много сомнительных моментов. К тому же все они или вовсе не готовились к мученической кончине или просили своих убийц о жалости, о сохранении своей жизни. Не хотим канонизировать царственных мучеников по этой причине? Тогда возникает резонный вопрос о правомерности канонизации многих русских князей-страстотерпцев. Нам хочется вспомнить и о другом царе, древнем великом праведнике – об Иове Многострадальном, в день памяти которого родился государь-мученик. Это промыслительно не только как указание судьбы последнего Российского императора, но также промыслительно объясняет для нас суть подвига царственных страстотерпцев. За что мы почитаем святым Иова Многострадального? За терпение незаслуженных скорбей. Выражаясь современным, не библейским, языком – за достойное поведение во время тяжелых жизненных испытаний. Разве мы не можем сказать того же о всей царской семье? Мы прославляем царя, царицу, царевича и царевен как невинных православных страдальцев. Невинных – разве этого мало? Вспомним Евангельские слова, сказанные Иудой Искариотским о Господе нашем Иисусе Христе: "Согреших, предав кровь неповинную". Иисус есть Христос, Сын Бога Живаго, но Он и кровь неповинная. И царская семья, подобно Господу кровь неповинная. И не нужно думать, что прославление их только за страдания, а не за весь жизненный путь есть какое-то умаление, недооценка их святости. Потому что мученичество есть высочайший подвиг. И желать, чтобы император Николай был почитаем не только как мученик, но и как, скажем, благоверный, все равно, что утверждать – он был не только царем, но и аристократом, как будто последнее что-то добавляет к величию царского сана. Вот что думал о мучениках святитель Фотий Константинопольский. Их преимущество уже видно из того, что образовался церковный закон, чтобы при освящении алтарей в них влагались именно мощи мучеников. "Потому что, — рас-суждает Фотий, — относительно их мощей не может быть сомне-ния, что они святы и подают освящение, между тем как относи-тельно других святых это не столь ясно". Кирилл Александрийский, по словам Фотия, был первым лицом в Церкви, воспользовавшимся мощами просто святых угодников для освящения вновь созидаемых церквей вместо мощей мучеников. По Фотию, жилище одного знаменитого умершего аскета Кирилл освятил в церковь, не при-внося сюда останков какого-либо мученика"(4). Конечно, государь Николай II и его семья имели многие человеческие немощи и недостатки, но это не должно нас соблазнять, наоборот, должно внушать нам, таким же слабым людям, что мы все имеем надежду на спасение, если сохраним православие и будем благодушно терпеть все унижения и скорби, посылаемые нам Промыслом Божиим. К тому же неумно желание видеть в живых людях, людях своего времени и окружения, абстрагированные и идеализированные литературные персонажи. А лучше подумаем: смогли бы мы так мужественно себя вести и сохранять такое, я бы сказал, аристократическое самообладание, как это делали царственные страдальцы в последний период своей жизни? Да, скорее всего, что они точно не знали о своей скорой гибели, но неужели они не понимали в чьих руках они находятся? И чтобы перечеркнуть всякие недоумения по поводу государственных и личных ошибок, заблуждений и немощей царя и царской семьи, приведу слова летописца, помещенные в житии Андрея Боголюбского. Они без всякого напряжения могут быть отнесены к государю и его семье. "Кого любит Господь, того и наказует, говорит Апостол, и красному солнцу определен восток его, и полдень, и закат; так и угодника Своего, князя Андрея, не привел к Себе обычным путем, хотя бы мог и иначе спасти его душу, но мученическою кровию омыв его прегрешения, вместе с единокровными и единодушными ему страстотерпцами Романом и Давидом ввел его в райское блаженство"(5). Примечания: (1) Жития русских святых. Изд. Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря. М. 1993. Месяц май. с. 188-190. (2) Там же. (3) Там же. Месяц сентябрь. с. 149. (4) Там же. Месяц февраль. с. 293. (5) А. П. Лебедев. "Очерки внутренней истории Византийско-восточной церкви в XI, X, и XI веках". Изд. Алетейя. СПб. 1998. с. 171. (6) Жития русских святых. Изд. Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря. М. 1993. Месяц июль. с. 37.12.08.00 © Соборность, 2000

Hosted by uCoz